(Седьмой из цикла рассказов "Волк и Легенды")

…- Какая она на самом деле тяжёлая. Как будто этот глупый старик катается на своей шестерне верхом, - Айна закусила губу, налегая на непослушную ручку всем весом. - Как на осле.

Зубья проплывали мимо с сухим треском, с острым запахом какого-то масла. В обратную сторону шестерня крутилась неохотно и тяжело, как будто лошадь, которую понуждают пятиться задом.

- Представь, кстати, если бы была такая шестерня, такая… огро-о-омная, выше самого высокого здания. Чтобы люди могли кататься на её зубьях, и рассматривать сверху город. С сиденьями и заборчиком, чтобы не вываливались маленькие дети…

Айна поймала язык с поличным на пустом, нервном перемешивании слов, и приговорила его к заключению за зубами. Сейчас, решила она, Даг заметит волнение, поймает его в свои когти, словно неопытную, затаившуюся в кустах ежевики птаху. Поймает - и будет говорить с ней этим своим тоном, расслабляющее и спокойно, как с ребёнком.

И почему он, собственно, до сих пор молчит?

Оглядевшись, Айна поняла, что осталась одна. Даг пропал. Она отпустила рукоятку, и та проплыла по инерции ещё треть круга, прежде чем замереть. Айна сделала несколько шагов по направлению к двери. Ее вдруг зашатало, словно внутри был большой кувшин, полный до краёв морской водой, которая переливалась через выбоину с одной стороны кувшина и обжигала солью пульсирующие внутренности. Голова закружилась и в какой-то момент Айне показалось, что она внутри этого же самого кувшина плавает пучеглазой рыбёшкой. Справившись с кратковременной слабостью, она подумала, что, может быть, пришло его время, и Даг каким-то одним из своих многочисленных способов решил ретироваться подальше, не привлекая к себе лишнего внимания?

Стражники и парнишка по-прежнему кулями лежали на полу, и словно бы даже не дышали.

Видно, ничего не получилось. Только обратный бег шестерни забрал с собой Дага. Интересно, с наступлением зари, когда появятся прохожие, спросить у них, какой теперь год? Может быть, она отмотала Время назад настолько, что нечаянно перемотала встречу с Волком? Ками, как же давно, кажется, это случилось…

Айну посетила мысль спросить-таки об этом у старика Времени, но, немного поразмыслив, решила отказаться от этой идеи. Раз уж он отреагировал на остановку своего механизма зевотой и точным следованием выбитому на стене расписанию, дело не в нём. Скорее всего, такое же расписание висит где-то у него в квартире.

Девушка вышла наружу – дверь поддалась с натугой, навалилась на неё в свою очередь, словно надеялась открыть Айну, - и обнаружила, что дождь иссяк. Где-то коты завели свою песню, схватившись из-за рыбьей требухи и Айна вспомнила о торговце кошками, поразмышляла, уехал ли он уже, перевязанный ленточкой поперёк живота, к своей покупательнице, или всё ещё ждёт, чтобы передать магазин новым жильцам. И тактично ли будет зайти к нему ночью? Шёпотом позвала Дага, боясь повысить голос и разбудить охрану, а то и старичка – вон там, кажется, его окна!

Нет, ерунда это всё. Не может быть, чтобы эта каменная глыба имела в масштабах мироздания какой-то больший смысл, чем наматывать время. Личное время каждого жителя города, например! Вот она, отгадка. Они знали, что накручивают на колесо своё время, и всевозможные страхи.

Дагу бы понравилось.

Айна лелеяла надежду, что он уже на постоялом дворе. Наверное, кормит утренним сеном безымянную кобылу, и называет её каким-нибудь ласковым или удалым именем. Всякий раз разным.

- Вы, люди, очень уж оделены органами чувств, – говорил некогда Даг. – Как говорящие поленья, или огромные, – он взмахнул руками, демонстрируя, какие огромные, - фигуры из глины. Среди северных волчьих племён такое мнение и бытует. Всем остальным существам не нужны имена, они и так понимают, когда обращаешься к ним.

- Хотя, это забавно, – признал он, -  называть кого-то созвучием звуков. Точнее, иметь собственное, своё созвучие. Ты можешь с ним разговаривать, когда рядом никого нет, когда, - он смотрит на Айну, - как это у вас называется? Одиноко.

- Это у нас называется расстройством, - смеётся Айна, - Разговаривать с самим собой.

- Имя Даг – мне нравится, - говорит Даг. - Оно такое… цепкое. Зубастое.  – Иногда играет со мной. Прячется где-нибудь под растрёпанным кленовым кустом, и бросается оттуда, когда я пригреюсь под солнышком, чтобы ухватить за шкирку.

Скоро рассвет. Если точнее, то вот-вот, уже зеленеет небо, покрывается плесенью и мохом, будто ложка, забытая у ручья нерадивой хозяйкой. Айна бредёт, ориентируясь на таблички-обозначения улиц, какие-то минуя с ощущением узнавания, и подолгу стоя перед другими. В переулках шныряют бродячие собаки, шевелятся мусорные кучи, словно большие улитки, делают движения навстречу, или же друг от друга.

 

Кобыла встретила Айну довольным фырчаньем, выставив морду над дверцей загона. Зашевелила усами, словно огромный кролик. От напоенного с утра мамой-рекой воздуха шерсть над ноздрями из светло-коричневой превратилась в тёмную.

-  Надоело тебе там одной? – сказала Айна. – Да, детка?

«Детка» навалилась на ворота грудью, и дерево заверещало, щетинясь ржавыми гвоздями.

От дремотного, сутулого хозяйского сына, что скучал над сваренными вкрутую с вечера яйцами на тарелке Айна узнала, что Даг не возвращался. Поднялась в комнатушку и выяснила, что – да, действительно не возвращался, и что сосед-плотник наконец угомонился, и выпускал из грудной клетки могучий храп.

Постояв немного, Айна спустилась вниз, снова растормошила сына хозяина. Высыпала на тарелку с яйцами самоцветы, и через полчаса возни с телегой и лошадью под колёсами зажурчал мокрый тротуар.

Айна куталась в дорожный плащ и гадала, из-за какой крыши вынырнет наконец солнце. Она вновь и вновь вращала в голове шестерёнку памяти, вспоминая в какой момент, пока она крутила механизм времени в обратную сторону, пришло ощущение, что она одна. Даг не просто ушёл, его как будто выкорчевали из пространства, как куст из земли, а лунку аккуратно залепили дёрном и кудрявыми побегами вьюна. Разве такое бывает?

Вряд ли, - подумала Айна без каких-то эмоций. – Вряд ли. Это невозможно. Но, вот, случилось. Хотелось бы, чтобы горшок, в  который его пересадили, был достаточно просторен и его хорошо поливали.

Отыскать дом торговца кошками оказалось нетрудно. Улица Многих Ног сменилась улицей, на табличках которой были выгравированы тополя – они действительно были здесь повсюду, роняли за шиворот набухшие серёжки. На одном, самом большом, какой-то умелец даже сделал лавку, где занимался резьбой по дереву - соорудил в кроне один домик для себя и жены, другой для детей, развесил по ветвям разноцветные фонарики. Они с Дагом гуляли здесь вчера, под вечер, когда свет фонарей начинал путаться и застревать в этих густых, зелёных, с красноватыми прожилками, шапках.

Потом последовал черёд улицы Безымянной, с пустыми табличками и сонными приземистыми домиками, крашеными синей краской, над которыми поднимался гомон расположенного неподалёку рыбного базара.

Хозяина дома уже не оказалось. На двери красовался рисунок мелом, изображающий Айну (пучки травы, торчащие из-за ушей, и большая сумка с выпадающими из неё книгами не оставляли в этом сомнений), находящую ключ в горшке с акацией, растущей рядом.

Ключ в горшке с растением действительно оказался. Айна хотела палочкой покопаться в горшке, но едва коснулась ствола, как палочка исчезла, а вместо неё появился ключ, а из гущи соцветий на неё уставились белые глаза. Наверное этого ками попросили, чтобы он отдал ключ именно ей. Быть может, его там кто-то уже искал, и схлопотал укус ящерки-забияки, или же просто не обнаружил ничего.

Все кошки оказались на месте. Она потрепала между ушей одну из них и, расставшись с плащом, отправилась разгружать телегу.

Отдохнув, она пошла в кузню, чтобы узнать, где можно продать лошадь. Дорогой сделала крюк, и прошла мимо дома старика Времени. Может, там что-то изменилось после минувшей ночи?.. Ничего. Только служаки в соседнее купольное здание заступили новые.

- Это отличная кобылка, - сказал кузнец. -  Зачем вам её продавать? Да и чинить её ещё рано – такая спина! Такие ноги! Хорошо, что вы не возили на ней тяжести – я имею ввиду, на спине, - и не ездили верхом.

- Путешествия для меня закончились.

Пока Айна произносила эти слова, кузнец успел осмотреть подковы на всех четырёх лошадиных ногах, кое-где подправить пальцами, смахивающими на корни дерева, и теперь придирчиво осматривал суставы. Айна видела то его голую спину, то выбритую, блестящую и белую, как куриное яйцо, макушку, то хилую бородку, похожую на плесневелый мох на камне.

- То есть, путешествия закончились в Хлои? Наш город – это точка?

Айна промолчала, теребя заплетённые в косы волосы, и кузнец похвастался:

- Я грамотный. Любое предложение заканчивается точкой.

- Бывает, что восклицательным знаком.

- Когда продаёшь лошадь – это точная точка, - он замахал руками, и для внушительности пихнул кобылу в круп. – Я вам говорю! Так вы продаёте? Я знаю, где вам могут отсыпать камешков.

Айна кивнула, и кузнец сказал строго:

- Учтите, милая, если вы передумаете, вам останется только идти и крутить шестерёнку времени в обратную сторону, - он немного похихикал своей шутке, и прибавил: - лошади у нас взад не продаются. А то как-то раз один господин пять раз выкупал и продавал обратно свою лошадь. Причём каждый раз как-то получалось, что лошадь его моложе, чем в прошлый раз. Последний раз купили так и вообще молоденькую кобылку. В шестой раз я сказал ему: господин, я не продам вам эту лошадь. Если я продам вам эту лошадь, в следующий раз вы приведёте жеребёнка, и у меня не хватит самоцветов. Этот господин ушёл ни с чем, страшно ругаясь, а я пошёл к моему другу, Эри… вы его наверняка видели, он живёт здесь, недалеко от кузни, и делает людям и лошадям зубы. – кузнец выдержал паузу, покачал головой, и надул щёки. -  Он сказал, что именно этой кобылке четыре раза делал зубы. Четыре раза! После этого случая мы не продаём обратно хозяевам их лошадей.

Айна подумала, и сказала:

- Может быть, вам пригодится ещё и телега?

 

Магазин обрастал скарбом, приобрёл вывеску на скрипучих петлях, которая в ветреную погоду крутилась на вытянутом вперёд пальце. На вывеске была кошка с трогательно торчащей из уголков рта травой. Оставшихся в доме кошек Айна не продавала, хотя спрос на них взлетел после того, как в газете нарисовали толстого Кошачьего Мастера, покидающего город с узелком через плечо.

Возле переулка на Улице Многих Ног теперь появилась пристройка. Айна не сразу узнала это место. Двухэтажный дом обзавёлся башенкой очень странного вида. Словно игла, она вонзалась в небо почти на три этажа, и две стены сливались в поцелуе с как раз в том месте, где был меловой рисунок с демоном. Башня была построена из… строительного мусора и всякого хлама. Там были щербатые кирпичи, пропитанные мхом, были рамы от картин, вместо картин заключавшие в себя композиции из того же кирпича, были доски и брёвна разных оттенков и разных древесных пород, вмурованы черепки посуды, ловящие на себе  лукавые взгляды солнца. Была огромная дверь, установленная кверху ногами, так, что дверная ручка оказалась почти на уровне глаз.

- Незнамо, - отвечает на её вопрос старик, что выглядывает из окна дома напротив. Он в красном берете, таком ярком, что песочное усатое лицо кажется частью отделки. Курит в окошке, рукава заляпаны маслом. - Кто-то строил. Ни разу строителей не видел, а за пять дней управились. Вот же, - он фыркает, - нужно позвать их сделать мне подвал. Всё разваливается, аж ноги уже в подпол проваливаются. Сил никаких нет.

Похоже, местных жителей не особо волнует, что происходит в двух шагах от их дома. Она спросила ещё у двух или трёх человек, но при всей общительности никто не смог ответить, откуда же всё-таки взялась эта башня. Отчаявшись, Айна сообщила весёлому мужчине, торговцу овощами за полквартала от башни на смежной улице, что она думает о том безмятежном мирке, в котором они живут.

Торговец ответил:

- Мой магазин — как стрелка на часах, всё время где-то гуляет. Один раз он оказался под мостом, и не просто, а перевёрнутым кверху ногами, так, что я тоже ходил по мосту, с обратной его стороны.

Он взял баклажан, помахал им перед глазами Айны и перевернул попкой вверх.

- Всё мои овощи раскатились по потолку. Знаете, как трудно было продавать из-под моста овощи?.. Так продолжалось до тех пор, пока какой-то чудак не наткнулся на нужный ключ. Эх, сказал бы мне кто его номер и где он находится...

Торговец в задумчивости помассировал щёки, словно вновь трением разжигая озорной огонёк в глазах.

- Думаете, мадам, после этого меня волнует, что за строеньице появилось на этой улице? - хохот разобрал его до самых бёдер. — Пусть ками забирают подробности! Какой это город?

- Неужели ваш дом уезжал в другой город? – спросила Айна.

- Ну, положим, не уезжал, но было бы неплохо иметь такой вот дом для путешествий. Крутишь ручку, а он тебе ездит...

Мужчина мечтательно поскрёб подбородок, и принялся перекладывать овощи из одного ящика в другой. Просто так – чтобы занять время, а заодно отполировать товар прикосновением пухлых рук.

- Спросите лучше у мальчишек. Отпечатки их жирных ручонок наверняка можно встретить и там — он хитро прищурился, и ткнул пальцем в сторону башни, - на самом флигеле!...

Айна вспомнила про Цепеша. Как она сразу о нём не подумала? Остаётся только понадеяться, что в этот раз он не будет сводить её с ума огромными окулярами и строгой нервной речью. Такой Цепеш, при всей его любознательности, вряд ли будет лазать по крышам.

Но паренёк, как назло, куда-то запропастился, а все бродяги-доходяги, встреченные ею возле главных ворот, брали самоцветные крохи и отправляли её в самые разные стороны.

Как только Айна вступила во владение магазином, она засела за книги наставницы. Это следовало сделать  с самого начала. Не бросаться слепо в попытках догнать смысл городских легенд, а приникнуть к знаниям, которое терпеливо собирало для неё старшее поколение. Но вскоре с разочарованием поняла, что наставница ничего не знала про большую солёную воду, которая каким-то образом умещалась в одном щуплом теле в виде кувшина с выбоиной. Ощущение воды внутри нее никуда не пропало, просто впечатления  истёрлись, как чернила на дублёной коже, как клеймо на крупе старой коровы. Но вода ей теперь снилась. Стоило закрыть глаза, как бледнеющая комната покрывалась зеленью и илом, мебель колыхалась и вдруг оборачивалась красным кораллом.

Последний раз кувшин с пресной водой, который она оставляла возле кровати, оказался полным воды солёной. До краёв — стоило подуть в него, как вода начинала струиться густыми каплями по стенкам. Клуб путешественников, - подумала без эмоций Айна, - Клуб путешественников был бы в восторге.

Она перестала ставить возле кровати себе воду.

Вновь отправилась искать по улицам города рогатую фигуру, связав с ней соль, надолго застревавшую в порах кожи после сна, и тогда познакомилась с башней.

Никто не видел, чтобы туда кто-то входил или выходил.

Каждый день она покупала Новости, надеясь вдруг разглядеть там рогатую фигурку. Много раз восхищалась мастерством и кропотливостью художников, начала подозревать, что их рисуют отнюдь не от руки. И не ошиблась. Их наносили на кожу тиснением, и специальными чернилами,  которые сходили после небольшой стирки. Новости принято было оставлять на столах в многочисленных харчевнях (где их продавали), и мальчишки, принятые на работу тиснильной мастерской, собирали эти обтрёпанные лоскуты кожи и относили их Главному Тиснильщику. Эти же мальчишки составляли план города - каждый день там что-то да менялось. После этого Заглавному Тиснильщику предстояла кропотливая работа — отделить от шелухи приукрас, проверить, и решить, какому художнику поручить рисование того или иного события. Всё это она узнала в своё время от Цепеша, который сам подрабатывал на тиснильню.

Во время походов по городу Айна заходила периодически в кофейню, пропустить чашечку кофе и побеседовать с невозмутимым хозяином; или же просто помолчать, размышляя, с берега реки ли дует этот подсоленный ветер, или же он возникает у неё в голове.

И вот однажды город сжалился над ней, и подсунул под нос выпуск свежих Новостей. Произошло это в одно пасмурное утро, когда горячий напиток казался особо желанным, а общество особо ненужным. Айна неприязненно косилась на соседний стол, за которым сидели, как показалось Айне, гувернантка и её воспитанница. Гувернантка в своей шляпе была похожа на важный лесной гриб, съедобный (от того его важность росла), но очень старый, чтобы быть вкусным; с мотыльком-девчушкой. Должно быть, уже бегает на свои первые свидания, тайком от отца и надзирательницы. Объединяло столь непохожие стихии вот что — обе увлечённо рассматривали новости, и под локтем девочки Айна углядела буковку «Т», с пририсованными снизу руками и ногами. Вытянула шею, а через секунду уже втиснулась между царственным головным убором гувернантки, и ажурными плечами подопечной.

- Можно мне!

Она распласталась по столу, чуть не разлив кружки с кофе. Обе они пили что-то кремового оттенка, и запах от кружек шёл, как будто от парного молока. С капелькой горького кофейного аромата, конечно же. Если бы Айна не была так возбуждена, она бы решила, что этот аромат ей по вкусу, и заказала бы себе что-нибудь подобное.

Она попыталась перевернуть Новости лицом к себе, но что-то мешалось, и тонкая кожа пошла складками. Девочка послушно убрала локти, гувернантка поджала губы, пододвинув к себе кошель с самоцветами. Оглядела одежду Айны, и снисходительно решила для себя, что это не воровка, и не бродяжка. Наверное, какая-нибудь блаженная из Клуба Любителей Путешевствий.

- Нравится? Это братик рисовал, - сказала девчонка.

- Вот это?

- Неет.

Она аккуратно сдвинула расплескавшиеся по карте Айнины волосы и провела пальцем по бережку, где откачивали утопленника с тщательно нарисованным лицом.

- А вот это я! Братик часто меня рисует, - девчонка слегка покраснела. - Прячет на городских улицах. Смешно находить себя где-нибудь в окошках. А когда братец рисует Улицу Статуй Великих Героев, то и вообще – умора!

- А это кто?

Рогатого изобразили явно с иронией, несколькими штрихами, обозначив руки и ноги, и вложив уйму сил в рога и лицо, наполовину козлиное, наполовину человечье. В самом глухом закоулке рыночной площади, приплясывая и кривляясь, он жонглировал на глазах у покупателей и у хозяев овощных лавок головами младенцев, лысыми и пухлощёкими.

Айна не удивилась, и даже ужас всколыхнулся в ней буднично и ожидаемо, как будто забурчал давно не кормленный живот. Она была готова ужасаться. Даже странно, что это её творение до сих пор никого не убило, не разворовало и не сожгло ни одного дома. Разве что, украло луну, да и то в театре.

- Не знаю. Рисовал не брат, точно. Их же там много, художников. Разрисовать такую карту — тяжёлая работа.

- Они все пьянь, - буркнула женщина, и вздыбила нос, готовясь к отпору. Айне показалось, где-то там проскочило детское желание отбить себе обратно внимание подопечной. - Твой брат, может, и нет, но все остальные пьянь. Я считаю, что марать краской ногти — это не работа. Уж лучше убирать за конями, как опустившиеся нищие! Хоть  какая-то польза для людей.

- Неправда! - девушка мигом заточила копья. Лоб её налился краской, подбородок опустился, словно замковый мост, чтобы выпустить собственную кавалерию. Айна смутилась — кажется она своим вмешательством с новой силой разожгла какой-то давний спор.

Нос гувернантки вовсю молотил в воздухе передними копытами.

- А я тебе говорю, что...

- А как мне узнать? - Айна в нетерпении подёргала девчушку за рукав, и та улыбнулась, мигом забыв о гувернантке. - Как бы мне узнать, кто это нарисовал?

- Нуу, - протянула она, смешно вытянув губы, - мастерская у них на Улице Тиснильщиков Новостей. Можете сходить узнать сами. Это вот здесь, - она показала улочку прямо рядом с городскими воротами, усыпанную, судя по любовно выполненным гравюрам, телами пьяных художников.

Люди искусства умеют смеяться над собой. Айне это понравилось.

До вечера было уже не так далеко, и чтобы не терять времени, Айна поймала извозчика. Лошади слишком громоздкие, чтобы нырять из проулка в проулок, и поэтому извозчики здесь опираются на свои две ноги, да два колеса повозки, которую тащат за собой, зажав под мышками оси. Над ними возвышается огромная, ярко-жёлтая шляпа, служащая одновременно и защитой от дождя и солнца. На вершине этой шляпы развивается личное знамя извозчика, или знамя гильдии; на её край с наступлением темноты извозчики вешали крошечные фиолетовые фонарики - чтобы не столкнуться друг с другом. Скорости, с которыми передвигались они ночью, были на порядок выше дневных. Перед наступлением темноты извозчики оставляли на пару минут свою повозку и разминались — массировали голени, приседали, ходили на пятках и на носках – для того, чтобы ничего не затрудняло бег крови, и бег ступней по мостовой. Работать поздним вечером довольно опасно, но зато прибыльно — кто ещё развезёт по домам из кабаков богатых господ?

Многие гильдии извозчиков располагались в каком-нибудь высоком здании, или башне, и большая часть чердаков высоких домов принадлежала извозчикам. Самые бедные гильдии просто сооружали себе навес на чьей-нибудь крыше.

- Зачем? - спросила как-то Айна у Цепеша.

- Чтобы удобнее было ловить клиентов. Все кабаки, и кофейни имеют штандарты, и такие маленькие жёлтые флажки. И все дома богатеев — тоже. Если ты будешь у такого богатея в гостях ты можешь попросить поднять для тебя жёлтый флажок. Извозчики ближайших гильдий — ох и глазастые! - видят его хоть за три квартала, и присылают к тебе извозчика. А если ночью над крышей болтается фонарик, это не упавшая, и застрявшая на флигеле звезда, это значит, к этому дому требуют извозчика.

Айна вспоминала всё это, покачиваясь в скрипучем неудобном кресле и наблюдая, как над жёлтой шляпой вырастают городские ворота. Из-под шляпы разило потом и немытым телом. Услуги извозчика стоят кроху самоцвета. Не так уж и дорого, за такой тяжёлый труд.

Тиснильня находилась в глухом тупичке, куда тихими волнами набегал от городских ворот людской гомон и крики зазывал. Здесь стоял запах свежевыделанной кожи, тёплый и противный, как молоко с пенкой, в сточных канавах высились груды мусора, и огромные собаки, разлёгшиеся в сытом блаженстве тут и там, едва оторвали при появлении Айны от лап морды. Осторожно она прошла прямо посредине дороги — на равном удалении от обоих канав, - и приблизилась к одноэтажной и округлой тиснильне. Точнее, когда-то она была в два, или даже в три этажа, но теперь второй этаж выпирал вверх несуразным обломком стены — с одним-единственным окошком. Внизу окошек не было совсем.

Айна сжимала под мышкой Новости, которые она под шумок утянула из-под носа гувернантки — с молчаливого попустительства её подопечной.

Дверь отворилась не сразу. Сначала в глазке долго маячил глаз (за толстой, пыльной линзой), потом дрожащий голос уверил, что никого нет.

Айна не ушла, и в холл её всё же пустили.

- О, это вы, - Цепеш нервно поправил очки, перевёл взгляд на скомканные в руках Новости. – И что же вам здесь нужно? Как вы меня нашли?

Айна поприветствовала его поклоном. На тощих плечах маленького человечка болтался рабочий халат, руки и шея в чернилах.

- Обычно сюда приходят, чтобы набить морду какому-нибудь нашему редактору. Знаете ли, чтобы научить их почтительности. Совсем не имеют люди чувства юмора. Если все люди будут надутыми степными сумниками, кто же тогда будет смеяться?

- Мне тоже нужен какой-нибудь ваш редактор.

- Зачем? - насторожился Цепеш. Вытянул шею, словно филин, высматривающий в траве мышь.

Айна вытеснила его из прихожей в большое тёмное помещение. Цепеш не горел желанием пускать её в святая святых своего логовища, но ему ничего не оставалось, как семенить и пятиться, в то время как она, шаг за шагом, качая перед его носом свёрнутыми в трубку Новостями, отХватывала территорию.

Несколько новомодных керосиновых ламп почти не рассеивали темноту. Пахло маслом. Здесь был огромный пустой стол, не застеленная кровать и вязь каких-то механизмов, уходивших в стены. Кое-где, где виднелись просветы между кирпичами, просовывал любопытные усики плющ.

Айна расстелила на столе карту. Нашла нужное место.

- Чтобы узнать, кто это такой.

- А. Это я.

- Что?

- Я здесь один редактор, - Цепеш взлохматил себе волосы, смущённо и строго пояснил: - Видите ли, мы рисуем радугу, раскрашенную в четырнадцать цветов. То есть правду, весьма и весьма приукрашенную. Я бы и рад рисовать просто правду, но художники ведь без приукрас не могут. Поэтому участники событий иногда нас навещают с намерением объяснить, что мы где-то перегнули палку.

- Здесь вы тоже где-то перегибали палку?

- Может быть, только с размером рогов.

- И с количеством младенческих голов, - с видимым облегчением сказала Айна. Рогатый наверняка не мог убить сразу столько. Ну, может быть, одного-двух, не больше.

- Каких младенческих голов?

Зрительные приборы Цепеша приблизились к карте, туда же подвинулась и ближайшая керосинка. После чего он с досадой заключил:

- И правда. Ну, это уже совсем никуда не годится. Совсем! Я урежу Токаю зарплату — доиграется он у меня со своими  шуточками. На той неделе целый мост придумал на ту сторону реки. Влиятельные господа, сверяясь с картой, пытались по нему перейти, и чуть не утонули... На самом деле это всего лишь яблоки.

- Яблоки?

- Этот рогатый господин продавал яблоки, - возмущение вновь вскипело в Цепеше, и он нервно забарабанил по столу ладонью. - Причём по очень высокой цене! Непомерно высокой!

- Вы точно уверены?..

- Один из моих мальчишек принёс эту информацию. Он редко врёт — ну, достаточно редко. Во всяком случае, того господина видели в Хлои и до этого. Я помню даже день, когда он появился в городе. Приехал на своей большой повозке, вроде той, что была у вас и у вашего спутника, и продавал в безымянном переулке на Улице Многих Ног травы и настойки. Видно, травы и настойки у него кончились, вот он и ищет какие-то ещё способы протянуть в нашем замечательном богатом городе. Но продавать яблоки так дорого!..

Айна уже не слушала.

- Прошу вас! Если ваши глаза и уши донесут об этом существе снова, сообщите об этом мне. Вы же знаете, где я живу?..

- Конечно, - Цепеш почесал нос, оставив крапинки чернил. – Мне известно всё, что делается в городе! И эта информация сегодняшнего дня. Где ваша лавка, мне тоже известно. Но простите, какой вам интерес в этой диковинке?

Айна начала медленно сворачивать Новости обратно.

- Может статься, он кое-что у меня украл.

Глаза Цепеша загорелись.

- Тогда это гораздо интереснее, чем просто существо, торгующее яблоками по небывалой цене. Мои глаза будут открыты, а уши – настороже.

 

Цепеш примчался к её дому уже на следующее утро. Видно, что он только что с работы – под веками мешки после бессонной ночи, глаза слезятся. Пятна чернил украшали обширные штаны, а также кончик правого уха. Айну стук в дверь застал за расчёсыванием волос, и сейчас она тщетно пыталась выпутать гребень.

- У меня есть новости! Цепеш буквально сверкал глазами — Не знаю, что он украл у вас, но эти яблоки он тоже украл!

- У кого же?

Цепеш отбросил недоеденный плод, и выудил из кармана ещё один.

- У торговца Мун-Бэя в Переулке Торговца Мун-Бэя. Я ходил к нему, и выпытал у него все приметы. И набрал  полные карманы яблок.

- Зачем?

Айна даже оставила попытки освободить волосы.

- Это же улики. Как можно что-то расследовать, если не знаешь, о чём речь? Как я потом объясню художникам, что рисовать, если не пробовал этих замечательных яблок?.. Кроме того, это на самом деле хорошие яблоки. Попробуйте!

Кажется, Цепеша на самом деле заинтересовала таинственная фигура, с таким пренебрежением набросанная одним из его художников.

 Айна взяла яблоко из пухлых рук.

- Я знаю, где он может обитать.

Коротышка выронил огрызок, и замахал руками.

- Рассказывайте же!

Айна коротко поведала ему о башне, умолчав, правда, о том, из-за чего она считает, что та башня принадлежит рогатому существу. Цепешу Хватило, чтобы загореться. Как древесный ствол, в который ударила молния.

- Мы рисовали эту башню в выпуске за третий день недели Жука. Рисовал мастер Ки. Нам нужно её посетить, сегодня же. Сегодняшний выпуск уже разлетелся по городу, но в завтрашнем так мало материала! Так мало!.. Плевать, что дверь там кверху ногами. Мы зайдём через окно… Надеюсь, вы составите мне компанию? Встречаемся в час, Когда Шестерёнки Встанут На Дневное Стояние. Я пока навещу Мун-Бэя, и наберу ещё улик… попробуйте-попробуйте! Они же очень вкусные!

Забавно, - подумала она, надкусывая плод. Эти яблоки на вид были слегка перезрелыми и оттого должны были быть очень сладкими.

Но сладости не ощущалось. Айна сглотнула, и откусила ещё раз – с другого бока. Странно, - будто бы пытаешься разобрать какой-то вкус в снежном комке. Только здесь не сводило от холода зубы.

- Какие-то они… землистые.

- О чём вы?

Цепеш доедал очередной плод. Стёкла его очков были в крапинках от сока.

- Очень хорошие яблоки. Не зря он воровал именно их. Знает толк в яблоках. Каждое – настоящий самоцвет.

Они словно ели с ним разные яблоки. Она взяла у Цепеша другое, вгрызаясь в мякоть. Понюхала, пытаясь вспомнить, как могут пахнуть свежие яблоки.

По всему выходило, что свежие яблоки не пахнут никак.

- Что случилось? - Цепеш был явно озадачен.

- Какой у яблок вкус?

- Ну, не знаю. Яблочный?

- Опиши его.

- Как это – описать?

- Ну, не знаю. Как-нибудь.

Цепеш задумчиво пожевал, на кончике носа выступил пот. Что за бред! Даже маленькие дети знают, какой вкус у яблок.

- Ну, не знаю, - лоб его потемнел и сложился морщинами, как будто тревожится перед штормом вода. - Он такой… зелёный.

Айна уже не слушала. Когда от её ног откатился третий плод, она опрощалась, заявив, впрочем, не слишком убедительно, что в магазине остались кое-какие незавершённые дела.

Рынок ещё работал. Здесь Айна попробовала по одному яблоку каждого сорта (маленькими объёмами здесь обычно не торговали, и поэтому, особенно если продавец был мужчина, яблоко доставалось Айне бесплатно). Последним приобретением стали несколько кислых на вид ярко-жёлтых ранеток с дерева, которое Айна заприметила в переулке недалеко от своего дома. Но даже ранетки на вкус оказались, как старая древесная смола. Всю её сейчас трясло от одной идеи – от идеи, что она наконец нащупала нечто… нечто, откуда низвергались потоки солёной от рождения воды. Почему именно яблоки? Где связь между ними, и морской водой? Быть может, посещение башни прольёт хоть какой-то свет?..

Цепеш скучал возле башни, взгромоздившись на груду набросанных кем-то колёс от телег. Темп поглощения яблок он снизил до самого маленького, с ленивой негой нося плоды ко рту и обратно. Каждый раз, когда рука начинала своё движение к лицу, оно становилось таким обречённым, как будто его заставляли есть пиявок.

- Ничего страшного, - сказал он, хотя Айна ещё только собралась извиниться за опоздание, и икнул.

Между коленей он расположил клетку, достаточно большую, чтобы держать в такой ручных белок, как любят на предгорьях, или змей, как любят в низинах. Но вот что было странно: клетка была самой пустой из всех пустых клеток.

- Что это? Вы собрались кого-то ловить?

У Айны возникла дикая мысль, что, быть может, Цепеш не представляет настоящих размеров рогатого демона, и хочет поймать его в клетку. Конечно, клетка большая, но туда влезет разве что кулак айниного знакомого.

- Это моё оружие. Здесь может быть опасно.

- Оружие? Эта клетка?

Айна приблизила к ней лицо, и Цепеш сказал:

- Осторожнее.

- Вы собираетесь в случае опасности бросить её и убегать налегке?

- Да нет же. Там, внутри, ками чего-то очень забытого. – Цепеш показал на дверцу: - Его можно выпустить всего один раз, но это очень сильное оружие.

- Какой ками? – Айна была в растерянности.

- Когда-то было что-то очень большое, и почитаемое, - принялся терпеливо объяснять Цепеш. – А потом оно куда-то исчезло… может, потонуло в море, может, поросло травой. В любом случае, все про него забыли. Ками этого неизвестного без своего дома принялся скитаться - с ветром и семенами растений - пока не попало в клетку, в которой жил соловей моего дедушки. Соловей улетел, и клетка стояла открытой, вот он и попался. Дедушка понял это, и поскорее закрыл клетку. Сначала мой дед, потом отец, а вот теперь и я каждый вечер придумываю этому неизвестному ками обидные прозвища, и называю его Бесполезным Ками Вещи, Которой нет. От этого он злится, раскачивает клетку, и сжигает залетающих в неё мух. Смотрите: он не  сдаётся, а постепенно увеличивает клетку, раздвигает прутья. Когда-то она была в три раза меньше – обычная клетка для птиц. Когда-нибудь весь наш мир окажется в этой клетке. Если, конечно, я не выпущу его раньше.

- Он может наброситься на вас, когда вы откроете дверцу, - резонно заметила Айна.

- Именно так, - горячо закивал Цепеш, и ласково потрепал клетку по прутьям. – Поэтому нам нужно будет как можно быстрее убежать из комнаты, где я её открою.

Айна покачала головой, с некоторой опаской разглядывая пустоту между прутьями, и спросила:

- Как мы попадём в башню?

Цепеш кивнул на шпиль.

- Там есть чердачное окошко. С той стороны, где крыши.

- Откуда вы знаете?

Айна запрокинула голову, но ничего не смогла разглядеть.

- Не знаю. Вроде бы, я по этим крышам лазал… но когда и зачем, не помню. Наверное, во сне, или что-то вроде того. Я надеюсь, что это окошко там на самом деле окажется.

- Может быть. Так что? Полезли? Где лучше залезть?

- Вон там, - не задумываясь, ткнул пальцем Цепеш.

Словно кошки, которым подавай места повыше и побезлюднее, они вскарабкались на крышу, и действительно увидели окошечко – небольшое, круглое, и совершенно ничем не закрытое, на нижнем полукружии которого важно восседали голуби. Цепеш прогнал птиц, и полез первым, спасаясь от начавшего накрапывать дождя; Айна ещё некоторое время слушала, как гремит там, внутри, клетка, и как Цепеш кому-то шипит: «тсссс!» - не то клетке, не то себе самому.

Айна полезла следом, ободрав о каменья руки, едва не разорвав капюшон и даже, кажется, слегка пошатнув башню. Хотя чего ещё от неё можно ожидать – она же вся из мусора! Тесный чердачок, на котором они оказались, состоял из разнообразного хлама, которого легко можно набрать за час путешествия по Хлои.

Почему-то Айне казалось, что они здесь никого не найдут. Ну, в лучшем случае, рисунок на самом первом этаже.

- Разделимся, - сказал Цепеш. -  Я пойду вниз, а вы посмотрите на втором этаже. Если что, кричите что есть глотки, мы с моим маленьким бесполезным Никем будем тут как тут…

Шаги его, предвкушающего нечто интересное для своих Новостей, застучали по ступенькам. Айна секунду недоверчиво разглядывала витую лестницу, сколоченную из чего попало, но в конце концов отправилась следом, и свернула направо, пригнула голову, чтобы не стукнуться о низкий потолок. Здесь одна круглая комната. Сквозь щели в камнях сочится слабый свет, пахнет землёй и мхом – будто бы находишься под землёй.

Низкая лавка справа, слева нечто вроде стола с грудой поломанных детских игрушек – Айна заметила нелепо выставленную деревянную конскую голову, и сшитый из кожи мячик, из которого лез пух - а прямо, в самом тёмном месте, громадный камин.

Кому понадобилось делать камин в тёплом климате низины?..

Она сделала пару шагов и камин приобрёл очертания рогатой головы. Теперь, рассматривая её так близко, Айна пыталась понять, какому животному она могла бы принадлежать. Больше всего это было похоже на бизонью голову на тонком, тщедушном лягушачьем туловище. С человеческим торсом, кубики которого под скользкой зеленоватой кожей складывались в спиральные узоры. С подбородка, будто бурно мох-переросток, спадала жидкая бородка, рот бледный, с белесыми губами, на которых блестели капельки слюны. Между лапами болтались животные, обтянутые всё той же лягушачьей кожей, гениталии. Айна постаралась не обращать на них внимания, и уставилась, вдыхая плесневелый запах, в жёлтые глаза.

- Здравствуй, - со странной скованностью произнесло создание. Голос гудел и вибрировал над спиральными узорами, не мужской и не женский. - Я хотел… о, - прибавил рогатый после некоторого колебания, - хотело тебя узнать.

Глаза глядели на Айну жёлтые и непроницаемые, треугольные, разного размера, словно их проковырял пальцем малыш. Айна попыталась вспомнить – были ли одинаковыми глаза на той маске, и не смогла. Кажется нет. Ту маску словно бы наложили на человеческое лицо, и примяли, чтобы контуры его проступили на ткани, чтобы кожа проросла в ткань, а ткань стала кожей. Рта и носа не было, были только намёки на них.

Оно сидело в неуютной лягушачьей позе, свесив руки между коленями. На рогах – нажитое со времени появления монстра в городе имущество, о котором он возможно даже не подозревал. Чьё-то бельё, налипшие листья и рыбья чешуя, словно серебряные монетки, рыбья же требуха вокруг одного из рогов. И здесь же пара синих ленточек.

Айна поздоровалась, голос звучал, будто из глубокого колодца, и в нём, как в глубоком же колодце, в свою очередь булькала вода.

Так и продолжали бы стоять друг напротив друга, если бы внизу Цепеш не грохнул клеткой, и не закричал, что нашёл дохлую кошку.

Айна икнула.

- Кто ты? Почему ты вдруг ожил?

- Ты меня позвала своим рисунком, - чудовище неуклюже заворочало головой. – Здесь неуютно. Слишком мало воды. Но ты взяла иглу, и вырезала мои узоры. Ты должна быть осторожнее со своими иглами.

Слова путаются у него, как пряжа в неловких руках.

- Да. Да, наверное, - рассеяно произнесла Айна. – Но при чём здесь яблоки? Я их не рисовала.

Чудовище зашевелило пальцами, издавая звуки, как будто шлёпаются с потолка какие-то водные гады вроде гигантских моллюсков.

- Я использовал тебя как дверь в этот мир. Я был тогда ещё очень-очень маленьким, а маленькие рыбёшки любопытны. Щиплют даже то, что несъедобно.

Чудовище обХватило руками свои несуразные колени, положило на них подбородок. Каждое его движение оставляло впечатление чего-то неуютного, почти болезненного.

- Оно такое большое и красное. Оказалось, я люблю яблоки. Я его утащил.

Первые живые нотки. Айна уХватилась за них, как за верёвку, брошенную утопающему.

- Ты можешь вернуть всё на место?

Она не дыша выдержала долгий взгляд жёлтых глаз.

- Нет, - наконец, сказал рогатый, и грустно развесил фиолетовые узоры, словно длинные водоросли, по плечам и ушам.

- Совсем? – беспомощно переспросила Айна. Не такого ответа она ожидала.

- Да.

Неровные камни обняли её за лодыжки, и притянули к себе. Айна почти не чувствовала под коленями холода.

- Я думал, чем заняться в этом воздушном пузыре, который так сильно не похож на мой родной мир. В твоей корзине с косточками было много про торговлю. И про травку, которая помогает людям.

Айна покивала, и на всякий случай потрясла головой. И правда, тогда у неё в голове тогда была только трава. Должно быть, рогатый вместе с яблоками унёс и пару пучков её. И она не удивится, если в будущем обнаружится, что пропали знания о каких-то лекарственных растениях.

Существо сказало, едва ли не всхлипывая:

- Я хотел тоже торговать травкой. Тебе от этого спокойно и хорошо, как придонной рыбке среди кораллов, и я тоже хотел спокойствия. Здесь чужой мир, и я чувствовал себя как морская капуста, потерявшая корни. После того, как я понял, что стрекоз в паутине слишком мало, я стал торговать яблоками. Об этом я хорошо знаю. Но и тогда успокоение ко мне не торопилось. Я стал строить себе дом. Для вас это место, где вы можете раствориться, стать мягкими и не думать ни о чём. Но наверное, - в голосе появился ироничный тон, - мне надо было строить дом с солёной водой.

- Никто не удивлялся твоим, - Айна показала подбородком, – рогам?

- Меня спрашивали – может ты с телячьих островов. Или с земли Джи О, – беспомощно отвечало создание. – А я не знаю, где это.

- И что же ты говорил?

Рогатый энергично закивал.

- Кивал.

- О. И что же ты теперь собираешься делать?

- Теперь я пойду к морю, и буду просить его забрать меня обратно.

Айна подалась вперёд, словно испугавшись, что он исчезнет сию же секунду.

- Значит, ничего не получится? С яблоком? Мне бы хотелось получить его обратно.

- Если бы я смог тебя нарисовать, - ему, вроде бы, показалось это забавным, - не ты меня, а я тебя, я бы изобразил силуэт, и много-много-много вещей внутри. Непонятных, неизвестных вещей. Там было яблоко. Когда-то. Но потом я сорвал его, и вместо него теперь дыра. Червоточина. Через него тебя наполняет первозданный океан. Он размывает всё остальное, так, что если бы даже я знал, как называются эти предметы, я бы не смог их назвать.

Айна заёрзала на полу, почти не чувствуя уколы мелких камешек и соринок в колени. Слова существа звучали страшно и непонятно. Что это значит? Зелёная вода размывает её изнутри?..

Существо продолжало говорить ещё что-то, но голос его сточился до неузнаваемости. Будто сосулька на скате крыши, которую подточил тёплый воздух из раскрытой двери. Захотелось взять его на руки, успокоить и приласкать. Кажется, оно на самом деле переживает за неё.

- Что мне теперь делать?

- Ты теперь как будто желчный пузырь с морем. Проткни тебя рыбьей костью, потечёт не кровь, а вода. -  грустно рассуждало существо. – Мне очень грустно оттого, что я не знаю, что тебе делать.

Кисти его стукнулись с глухим костяным звуком.

- Почему вода?

Айна представила всё это, и начала задыхаться. В горле у неё будто что-то бурлило.

- Из воды состоит всё. Всё, что ты видишь – пузырьки воздуха, бесконечно стремящиеся к поверхности. Всё остальное – вода. Вода заполняет всю вселенную, там живут ками вроде меня, с жабрами, или такие, которым воздух не нужен совсем. Скользкие, как косточки черешни.

Почти без перехода он сказал:

- Возможно, тебе следует найти яблоко, подходящее по размеру. Точь-в-точь такое же, которое я вытащил из твоего естества.

- Какое оно было?

Она, не вставая с колен, подалась ближе. Если бы у Айны имелись уши, вроде Даговых, они бы напоминали наконечники копий. Если бы у неё был хвост, похожий на его хвост, он бы уже вытянулся в струнку, а лапы уже нетерпеливо сучили бы по полу.

Рогатый внезапно вздрогнул.

- Ты… - произнёс он, и узоры стремительно стали раскручиваться, окрасились оранжевым цветом. – Кто-то…

- Куда ты?

Айна потянулась и уХватила его за рог, и тот остался у неё в руке. Отломился, как будто грифель у карандаша. А через мгновение растёкся холодной водой, оставив между пальцами плёнки слизи. Так же, будто ледяная фигура под внезапно проглянувшим солнышком, стало исчезать остальное тело. Гениталии побарахтались в луже дурно пахнущей воды, а потом обратились рыбешкой и упрыгнули в щель между камнями.

- Что случилось?

Вопрос пришёлся уже к луже воды, темневшей в дымчатых солнечных лучах.

Айна так и осталась сидеть в полутьме, наблюдая, как намокает край её юбки, пока сзади не послышались шаги.

- Здесь никого нет, - сказал Цепеш. Айна повернулась, как раз чтобы увидеть, как он ставит клетку, и, нетерпеливо притопывая, пытается привести в порядок свою песочную шевелюру. – Только рисунок… что с тобой? А?

Он наконец заметил, что она сидит на полу. А она уже вскочила, и, оттолкнув его к стене, (как только здесь разворачивался со своими бесконечными рогами монстр?) побежала вниз по лестнице, так быстро, что голова пошла кругом.

Ноги узнали знакомую брусчатку, которой замощена Улица многих ног. Света здесь было ещё меньше, чем наверху. Стены безо всякого фундамента, и основанием им служил всякий мусор – куски облицовочного камня акведуков, половинки каменных горгулий, которыми так любили украшать стены и крыши древние архитекторы, куски сплющенного и развороченного металла. Кажется, существо использовало при сложении стен само время, наломав его на большие куски. А может, так оно и было.

Несло кисловатыми трущобами.

- Вон там, - Цепеш прыгал, пытаясь выглянуть из-за Айниного плеча. В конце концов он снял очки, и пролез у неё под рукой. – Вон там рисунок… а, впрочем, он не очень интересный. Ты посмотри, сколько вокруг хлама!

- Что ты там делал?

- Ничего.

Мужчина внезапно смутился; он пытался одновременно ковырять в зубах, и тянуть Айну за рукав.

- Ты же что-то сделал?

Цепеш прекратил ковырять в зубах, и залился краской.

- Ничего. Никого я там не видел, кроме дурацкого рисунка. Вон там он был; где старая ванная, зонт и ведро. Такой же, как в газете. Но, наверное, вряд ли он станет рисовать сам себя. Да? Я тоже так подумал. Нас кто-то обманул, но я клянусь…

Девушка подошла поближе, после чего отыскала глазами Цепеша.

- Что ты сделал с рисунком?

Нижняя часть рисунка была размыта, от ног не осталось почти ничего. Внизу, где стена встречалась с полом, темнело пятно. Айна сморщила нос.

- Я не сдержался. Очень уж хотелось… всё равно ведь – никого здесь нет. Только дурацкий рисунок. Так ведь?..

Лицо редактора почти уже слилось с сумраком – так сильно залило краской его щёки и лоб. Он снял очки, и внезапно снова сделался мальчишкой, вытирающим о рыхлые штанины липкие от пота руки, и глотающим вновь и вновь язык. Айна обошла его, и отворила залиХватским уличным ветрам дверь башни.

Новая мысль заплыла в её голову по дороге домой. Может, и неплохо было бы пожить в зелёном мокром мире, раз это странное существо так туда стремилось. Как будто спускаешь в пруд ноги, и смотришь, как кружится вокруг ил, а потом, стоит немного подождать, как муть оседает, и можно различать серебристость песка, луковицы лилий, пока ещё не всплывшие, и вот уже к твоим щиколоткам тянутся любопытные мальки. Всё обретает какие-то иные, доселе неведомые краски. Если с пузырьком воздуха, как называл знакомый Айне обитаемый мир Рогатый, ей больше не по пути, можно попытаться донырнуть до самого дна, где у рыб глаза от недостатка света заросли кожицей… можно танцевать среди кораллов с пастушками-погонщицами морских коньков, можно собирать морскую траву и продавать её на морском базаре, встретить морского волчка и отправиться с ним в скитания, чтобы глянуть на Край Мира, самую, что ни на есть, Поверхность, и обвести вокруг пальцев крючок рыбака…

Магазин и сегодня открыл двери всего один раз – чтобы впустить хозяйку в недра дома. Дорога, казалось, заняла несколько часов, желудок превратился в маятник, болтающийся где-то между позвонками, а веки неодолимо тянуло вниз, будто кто-то соединил стежками верхние - с нижними, и теперь стягивал их движением аккуратных, нежных пальцев. Спальня втянула её на языке лестницы в себя, и медленно придавила душным сном, не дав даже раздеться.

Проснулась уже глубоко, как ей показалось, за полночь, потому что света было мало. Навязчивая щекотка в носу. Айна, ещё не полностью стряхнув с себя сон, чихнула, и обнаружила, что чихает водой.

Вода лилась из ушей и носа, сочилась из уголков глаз. Глаза отчаянно жгло, но только первое мгновение, до тех пор, пока Айна не осознала, что жидкость, что источает её тело, сливается с другой жидкостью, с той, что вокруг, а юбка плещется вокруг ног будто медуза.

В облаке волос она оторвалась от кровати, заметив попутно, что дышать не требуется, и что руки и ноги повинуются настолько же, насколько уши. Кое-кто тоже начал своё путешествие. Кошки рассорились с поверхностями, на которые умещали свои лапки, и медленно вращались в зеленоватой воде. Какое-то время спустя Айна поняла, что это она своими движениями создаёт потоки и течения, и намотала свои вялые попытки вырваться из водяного плена на кулачок терпения.

Страха не было. Его будто вымыло из души, как дождь вымывает из расселины между камнями песчинки. Осталось любопытство, и всё это любопытство затянула дыра в потолке.

Сначала Айна решила, что туда поместится разве что ложечка для размешивания кофе. Потом подумала, что её голова тоже вполне может пролезть. Там, где должен был по идее маячить флигель в виде поднявшей заднюю лапу кошки, а за ним – звёзды, вращалась и перекатывалась через зубья торчащей черепицы чёрная воронка.

И только потом, когда дыра в потолке приблизилась, и туда всплыл, неуклюже помахивая ножками, туалетный столик, Айна поняла, что вода изрядно сглаживает расстояния и размеры.

Только теперь она успела испугаться, и подумать о том, что солёная вода, должно быть, разъела корешки свинорылки равнинной, которые припрятаны у неё внизу, в серванте. И о том, как долго пришлось гоняться по городскому базару за купцом из восточной степи, чтобы выторговать у него редкие корнеплоды…

О том, что теперь ей вряд ли удастся ощутить, как пахнут еловые шишки – в море же, наверное, нет запахов, и уж тем более нет хвойных деревьев…

О том, что большинства предметов, которые уплывали сейчас в провал, отродясь не водилось в комнате. Вот, например, разбухшая и размякшая соломенная кукла. Вот, нелепо болтая язычком, постушачий колокольчик. Вот нож в обитых мехами ножнах, вроде тех, что носили охотники в селении, где они с наставницей прожили много долгих зим.

И наконец, о том, что это, наверное, и есть та червоточина, что всё это время росла внутри Айны. Теперь она затягивает её в себя, словно неторопливый питон обездвиженную жертву из рода мышиных.

Червоточинку, которая когда-то была заткнута яблоком…

 

Через дикую боль в лёгких Айна почувствовала, что может дышать. Это ощущение казалось настолько непривычным, что она решила им не пользоваться. Тем более, в груди болело так, будто внутренности стискивает медвежья лапа.

Но это оказалось сложно. И, изогнувшись дугой, она сделала первый мучительный выдох. Ртом и носом хлынула вода, залила уши и ямочку на шее. На вдохе она захлебнулась, всё внутри горело, требовало сесть и откашляться, а потом отмыть от себя это горячее и солёное.

Приползло, поскуливая, обоняние, донесло запах незнакомого табака, более терпкого и горького, чем тот, который обычно забивался в трубку. Зрение объявилось последним, как раз чтобы показать ей, как Даг вминает самокрутку в землю, как он подползает к ней на четвереньках, как к одежде пристаёт шелуха папоротника и круглые листочки анютиных глазок…

Она надела на каждого из этих зверей поводок, чтобы вновь подчинить их себе. Дрожащими руками убрала мокрую прядь волос и мимолётно поразилась, какие тонкие и прозрачные у неё запястья. Как рисовая лапша.

Лес скрещивал стволы где-то далеко вверху, серое небо казалось не более, чем паутиной, протянутой между деревьями. Крупные капли, оставленные дождём, звонко били по ладошам папоротника, и иногда по лбу или уху Дага.

Айна почувствовала его руку между лопатками, и вторую – на лбу. В них пульсировала кровь, и казалось, она толчками перетекает в её тело.

Даг изменился. Волосы отрасли и свалялись, в щетине на подбородке запутался лапками муравей. Одежда сырая, застарелые пятна грязи составляли на рукавах и груди затейливую композицию. От пальцев разило гарью и табаком, а зрачки потемнели как медная пластинка, пролежавшая в земле, и расплылись, скрыв собой белки.

Но это был Даг. В этом не могло быть сомнений. Всё, всё, что было до этого, теперь казалось Айне мутным, как придонные течения, и страшным сном. Она вновь закашлялась, пытаясь извлечь из себя последние капли этого сна, и заодно выкашлять язык, который моллюском лежал между зубов, и никак не желал подчиняться.

- Я молился всем ками, чтобы проснулась именно ты.

Прошло некоторое время, прежде чем слова скатались в более-менее осмысленное выражение.

- А кто ещё мог проснуться? Я всегда была собой.

- Ты ничего не помнишь? Мы считали тебя злым духом, юрэем. Ничего, совсем?

- Помню. Так, будто проснулась после долгого сна.

Ощущение, что всё это происходило не с ней, или, по крайней мере, было неправдой, и ещё желание заглатнуть как можно больше воздуха. Только это не позволяло Айне провалиться в обморок.

- Это и правда была я?

- Она, - Даг сделал ударение на первом слове, - задала бы тебе тот же вопрос.

- Я её убила?

Айна повернула голову так, чтобы видеть его подбородок, и уловила кивок.

- Это ужасно.

- Как знать. Что я стал бы с вами делать, если бы вы обе остались живы?

- Кто она такая? Откуда взялась эта самозванка?

- Не обижай её, - мягко сказал Даг. - Я надеюсь, что она, это была ты. Мы стоптали с тобой не одну пару мозолей.

Из глаз хлынули слёзы, солёные и мутные, вода, как прихотливый ручеёк в овраге, наконец-то нашла себе путь. Даг поспешно сказал:

- Но я верю, что ты – это ты. Ну-ка скажи, что ты делала на этом принадлежащий злым ками острове. Здесь бродило ужасное привидение…

- Не рассказывай мне! Я помню.

Айна не побледнела только потому, что не смогла бы уже дальше бледнеть.

- Я убила много людей. Я убила твоего друга.

- Они уже нашли себе новые шкурки, - опустив подбородок, сказал Даг. – Рождаются новые младенцы, из-под камней выползают молодые тритоны, радостный щебет птенцов стоит над гнёздами…

- Я должна пойти и бросится с какой-нибудь скалы в море. Здесь есть скала?

Даг стал раздражённо накручивать на палец волос.

- Если угодно, здесь есть пещеры, называемые Ноздри Дракона. Говорят, если достаточно в них углубиться, дракон начинает чихать. Догадываешься, с какими последствиями для исследователя подземелий?..

- Я это заслужила, - не слишком уверенно сказала Айна.

- Вспомни, что ты чувствовала, к тем, у кого отнимала жизнь, - очень мягко сказал Даг. Он спустил её голову себе на колени, придерживая за затылок. Его пальцы странным образом втягивали в себя морскую воду с комками головной боли.

Травница зажмурилась, и замотала головой – между горячих ладоней это было не слишком просто. Но воспоминания, пугливые и страшные, как городские крысы, уже показывали носы из-за камней.

- Тепло? Жалость?

- Ненависть?

- Нет! Я не знала, что я их убиваю.

Даг вздохнул.

- Когда ты была юрэем, ты знала, что всего лишь даёшь существу возможность скинуть одну одёжку, и примерить другую. Ты смотрела сквозь них, не видела ни крови, ни мяса, ни дыхания. Ты брала только то, что тебе было нужно. Скажи мне только, зачем ты это делала?

Айна прислушивалась к внутреннему голосу. Слышала, как замирают его вопли, скатываются в скулёж и как жадно он начинает ловить слова Дага.

- Я хотела собрать побольше яблок… ой!

- Яблок? В бамбуковом лесу?

- Не тех яблок. Я не думала, что убиваю людей. Я вроде как трясла яблони, и подбирала потом яблоки, по паре с каждой.

- Да о чём ты говоришь? Какие яблоки?

- Глазные…

Даг помолчал.

- Зачем тебе глазные яблоки?

- Я перепутала их с другими. С обычными яблоками. Давай, я расскажу. – Айна приняла вертикальное положение, пытаясь подражать бамбуковым стволам. Голова кружилась, но те стояли незыблемо, словно на них лежал весь небесный свод. - У тебя есть что-нибудь покушать?

Ноги ещё отказывались повиноваться, но сидеть прямо уже получалось. Даг тоже выпрямился, стряхнул с себя вездесущие бамбуковые семена. Кое-где в складках его плаща образовались крошечные озёра.

- Варёная рыба и грибные лепёшки. У местных рыбаков хлеб считается деликатесом.

- Давай всё. Я себя чувствую так, будто я сама рыба. Будто меня только что выпотрошили. Хочу заполнить чем-нибудь эту пустоту.

Айна провела рукой по животу, и внезапно нащупала рубец там, где должен быть пупок.

Даг внимательно за ней наблюдал.

- У тебя из живота появлялась третья рука.

- Я помню, - Айна прикусила нижнюю губу, пытаясь остановить рвущиеся наружу желудочные соки. – Но всё равно, доставай лепёшки. Я хочу есть, как волк.

Зашуршали листья, в которые была завёрнута еда. Это большие листья мускусной пальмы, они остаются влажными даже через несколько дней после того, как их сорвали с дерева, и сохраняют еду свежей. Даг расположил угощение на поваленном бамбуковом пне, и помог Айне до него добраться.

Она рассказала, выцарапывая из горла слова, как получилось, что в городе она осталась одна. Потом, видя непонимание в глазах мужчины, начала пересказывать всё, что было раньше, начиная с того дня, когда они въехали в город.

- Значит, - рассудил Даг, - до того вы двое были вроде как одним целым. Хочешь расскажу, как всё было на самом деле?

Айна сглотнула, это выражение, «на самом деле», встала ей рыбьей костью поперёк горла.

- Как мы выбрались из Хлои? Были ли там неприятности?

Даг, кажется, ничего не заметил. Он собрал оставшиеся от неё крошки с листьев, ссыпал их в рот.

- Ничего. Ничего подобного я не помню. Мы приехали, ты продавала свои зелья и варенья, я пугал посетителей и выл в переулках. До сих пор не пойму смысла, но посетителей от этого у тебя было только больше. Кроме того, что меня чуть не побили камнями, ничего страшного не случилось.

- А был ли рогатый демон, которого я нарисовала мелом на стене?

- Что за демон? – насторожился Даг.

- Довольно милый. Очень любил яблоки… Когда я поняла, что ты исчез из моего мира, я решила остаться в городе. Человек по имени Луша оставил мне свой магазин. Неужели его тоже не помнишь?

- Такого смешного толстячка? Конечно, помню, - закивал Даг. - Он так гордился своей кошкой. Этой, последней, из рыбьих костей… хотя, он гордился всеми кошками.

Найдя точку соприкосновения, они улыбнулись друг другу. Даг коснулся её щеки.

- Ты сильно похудела за время своих странствий. Одну тебя никуда нельзя отпускать. Рассказывай дальше.

- После того, как я утонула в собственном потолке, я долго скиталась по миру. Мой рогатый знакомый говорил, что наш мир вроде пузырька воздуха в океане бесконечности, и он оказался прав. Я мочила ноги в первозданной воде, блуждая по границам этого пузыря, словно потерянная овца. Там чернота. Я могла нырнуть туда, но боялась. Поэтому я снова вспомнила про яблоко, и пошла его искать, по самой кайме мировой тарелки. И вот я здесь, потерявшаяся, оторвавшаяся от ветки. Не знающая, какому миру я принадлежу.

Даг заглянул в глаза Айне.

- Оно всё ещё есть внутри тебя?

- Я не знаю. Не могу понять. Но я больше не вижу тебя, как яблоню. Хотя, наверное, и раньше не видела, просто воспринимала тебя по-другому…

Даг сделал движение, и она внезапно почувствовала на затылке его руку. Пальцы такие жёсткие и холодные, что на черепе теперь должны остаться пять вмятин. Она открыла от удивления рот, но туда тут же устремилась вторая рука.

- Терпи.

Толчок в груди, и секунду спустя Айна согнулась, мучимая рвотными позывами и кашлем, который, казалось, стряхнул с высоких крон все собранные ими дождевые капли. По горлу скользнуло что-то неприятное, она выдавила из себя только полуживую рыбёшку, вяло шевелящую хвостом в траве.

- Воды больше нет, - прокомментировал Даг. Он сидел на корточках рядом, и похлопывал Айну по спине. – Может быть, ты нашла своё яблоко.

Дерево подставило Айне влажный бок. Она сердито смотрела на Дага, но нахлынувшее внезапно чувство облегчения едва не заставило её захлебнуться снова.

- Надеюсь, оно не было глазом одного из тех несчастных.

Даг взял Айну за плечи, осторожно встряхнул – так встряхивают пустой мешочек из-под соли, в надежде добыть её ещё немного – чтобы Хватило приправить ужин.

- Подумай об этом хорошенько. Разложи все причины и следствия, докопайся до самых костей, и со временем ты поймёшь, что ручеёк жизни не знает неверного течения. Всё идёт как должно, и если должен был выпасть из твоей жизни этот кусок, значит так и должно. А пока утешайся тем, что ты больше не уплывёшь в потолок, и мы скоро отправимся в путь.

Айна решила не спорить. Когда речь заходит о жизни, Даг убедителен. Его время сложено бумажным журавликом, оно короче её времени, прямого листа без сгибов, в несколько раз. Но его восприятию доступны такие грани, которых она просто не видит.

Она подняла руки и осмотрела себя: белое кимоно изрядно запачкалось землёй снизу, а рукава мокры от солёной воды.

- Где ты взяла эту одежду?

Айна подёргала себя за мочку, вспоминая.

- Мне сшил её гигантский полоз, который жил под круглым камнем на берегу Бескрайнего моря. Он нашёл меня, лежащую в воде и с перепонками между пальцев – они рассохлись, но вот здесь до сих пор чешется, - Айна поскребла ногтем кожу между большим и указательным пальцами. – Я не могла ходить, поскольку очень долго провела в воде, и одежда моя к тому времени пришла в негодность, её растащили на лоскуты крабы. Он отличный портной. пожертвовал свою шкуру, сделал из неё мне новую одежду.

Даг уважительно покачал головой.

- У тебя появятся свои сказки?

- Ещё не время сказок. У меня на губах до сих пор не обсохла соль.

- Там есть одежда травницы. Будет впору - когда поешь немного мяса и наберёшь весу. Лучше всего сырого, с кровью. Ваша запеченная пшеница, конечно, хорошо, но ничего так не возвращает к жизни, как кусок мяса или свежепойманная рыба.

- А та, другая я… она ещё здесь? – спросила Айна.

Даг выпрямился, стряхнул с колена большого зелёного жука, который переполз туда с листа жимолости.

- Я не смог решить, что делать с телом. Отдать воде по обычаю этих рыбаков… но если сначала они увидят, что я хороню тебя, и оплачут вместе со мной, а на следующий раз заметят, как мы уходим с тобой на берега, у меня появится новая сказка о рыбаках далёкого восточного побережья, которые все сразу утопились в море. Можно отдать падальщикам, по нашему обычаю. Но здесь нет гиен, и тела становятся частью леса, вытягиваясь ростками и тая облаком стрекоз и майских жуков. Медленно, очень медленно. Я…

Айна икнула, пытаясь подавить новый приступ тошноты, и Даг замолчал.

- Можно мне на неё посмотреть?

Под шорох листвы Даг поднялся, зашагал в сторону, откуда доносился плеск волн.

Там, на берегу, скрытое почерневшими корнями и замаскированное прелой листвой, лежало тело. Над лицом в лучах рассеянного из-за облаков света танцевало облако мошек.

Айне подумалось, что она сейчас выглядит едва ли не хуже.

- Сколько я была без сознания?

- Сегодня утром мы с тобой ушли искать призрака с фонарём.

Айна аккуратно спустилась по стволу дерева, чувствуя голыми ступнями скользкую поверхность. Наклонилась над телом, и очистила лицо и грудь от коры. Даг отлично его замаскировал. Здесь начинался настоящий муравейник, тщательно выстраиваемый волнами суетливого моря, и тело, словно белесая личинка, хранилось в самом его центре.

Размякший бамбуковый ствол прогнулся под её весом. Море уже съело его сердцевину, и прежнего её веса он бы, наверное, не выдержал. Устроив на ладонях подбородок, Айна рассматривала тело. Даг завернул его в дорожный серый плед, неуклюже, но обстоятельно, словно паук, пеленающий жертву. Снаружи осталось только лицо, сырое оттого, что жизнь вытекла оттуда, но всё же не такое бледное, как у неё самой. Веки опущены, на одной из бровей, сложив крылья, будто ладони в долгом хлопке, примостился мотылёк.

Так странно. Смотреть на себя со стороны.

Цепляясь за растрёпанный рябиновый куст, Айна добралась до ближайшего затонца. Их во множестве оставляли перекатывающие через корни волны. Смотрелась в тёмную воду, подмечая различия, пока к ногам не подкатила очередная волна.

- Жалко, что я не могу с ней поговорить.

Даг долго молчал, соскребая носком одного сапога с подошвы другого грязь. Наконец, сказал:

- Ты уже говоришь с ней.

Травница недоверчиво вгляделась в тело, и на мгновение ей показалось, что оно действительно зашевелилось. Но нет, это всего лишь хворост вздыхает под очередным поползновением моря, и баюкает голову той Айны.

- Её ками стал твоим ками. Она исчезла из моей жизни, ты появилась. А на самом деле, ты и она – одно целое.

Айна потёрла переносицу.

- Всё же я хотела бы с ней побеседовать.

Даг пытался поймать взглядом между деревьев солнце, но оно вновь и вновь скрывалось среди листвы. Блики мельтешили на его лице, оставляя родинки то над бровью, то на немытых волосах, то на переносице.

- Давай я расскажу тебе про ласку, у которой был друг, - сказал Даг.

- Новая сказка? Больше всего, пожалуй, мне не Хватало твоих сказок.

Даг улыбнулся.

- Старая. Такая старая, что я только-только откопал её в памяти. Так вот, слушай. Бывало, они беседовали на опушке осеннего леса, где много прелой листвы, или Ласка выходила к полноводной тихой реке, и устраивалась под кустом вишни, укрыв хвостом нос, и тут же сверху показывался Друг и располагался на верхушках деревьев. Они часто гуляли вместе по окрестным холмам, и Ласка слушала рассказы друга о том, что видит он с высоты своего полёта, потому что низко опускаться он не умел. Самое большее - мог сидеть на верхней ветке какой-нибудь сосны.

Шло время, настали суровые времена. Засуха погнала ласку через леса, каждый день она пыталась наловить на пропитание себе хотя бы кузнечиков, но с каждым днём их попадалось всё меньше. Солнце прожигало в лугах целые дыры, и земля ёжилась, пытаясь укрыться таким дырявым одеялом от горячего воздуха.

Друг страдал особенно. Он уверял ласку: «Со мной всё будет хорошо. Солнышко мой друг, и оно никогда не даст меня в обиду», и смачивал его шкурку водой, чтобы облегчить путь. Ласка видела, что другу всё хуже, всё меньше становилось в вышине его тучное тело, всё больше в нём возникало дыр и прорех, через которые проглядывало безжалостное небо.

И вот, однажды, его не стало. Испарился, успев пролить последние слёзы. Ласка горевала две ночи, не сходя с места. Трава вокруг выгорела до жёлтого цвета, деревья растрескались, показывая розовые внутренности без всяких соков. Мухи и стрекозы отбрасывали крылья, превращались в жуков-жужелиц и зарывались в землю. Кроны деревьев вдруг стали превращаться в факела пламени, и только тогда Ласка закончила свой траур по погибшему другу, и обратилась в бегство. Она уже пронимала, что не уйдёт от стихии, но удирала изо всех сил, на длину хвоста опережая катившуюся позади волну жара. Хвост у нее дымился, а самый кончик – тлел…

И вот тогда на горизонте внезапно появилась, а потом закрыла всё небо туча. И она на разные голоса загрохотала: «Привет тебе, и не бойся. Я твой Друг, и я тебя спасу от огня». Пролился дождь, и пожар потух, оставив после себя  море дыма. Ласка сказала, обратив мордочку к небу: «Спасибо тебе за спасение. Но увы, единственный мой Друг погиб». На что туча ответила: «Вот он я - твой Друг. Я собрался, подтянул к себе все свои силы, какие только смог».

«Значит, ты не погиб?» - спросила, отряхивая свою шкурку, Ласка.

«Пока хотя бы часть меня бродит где-то по миру, я не могу погибнуть. А теперь знай, что пока по земле бродит твоё племя, племя ласок, не можешь погибнуть и ты».

Туча засмеялась раскатистым смехом, засверкала зубами молний. И унеслась, крикнув напоследок:

«Теперь прощай, мне нужно лететь дальше, тушить пожар. Помни, что ты можешь обратиться ко мне каждый раз, когда увидишь над собой тучу. Всякий раз это буду я, твой Друг»…

После того, как Даг замолк, молчание надвинулось на них со всех сторон. Даже бамбук глубокомысленно молчал, звеня бусинами-каплями. Вокруг медленно нарастал стрекот цикад.

Наконец, Айна встрепенулась:

- Ты всегда заканчиваешь свои истории так внезапно.

- Я заканчиваю их, когда они заканчиваются. Если бы они были бесконечными, я бы рассказывал их бесконечно. Ты бы слушала, а в волосах у тебя бы появлялись седые пряди. Может быть, кто-то сейчас рассказывает историю про меня… Нам пора собираться в дорогу. Здесь слишком влажно, и туманы по утрам заставляют меня чувствовать себя попавшей в кувшин с молоком мухой. Я хочу снова ощутить запах хвои, и гоняться за зайцами и тенями наглых сорок, как щенок.

Айна обХватила голову руками, переплетя пальцы на затылке. Взгляд отрешённо скользил по отпечаткам её босых ног, оставшихся в дёрне.

- Я не хочу отсюда уходить. Посмотри на неё – лежит, бездыханная, и ползают по ней бабочки. Скоро она станет благодатной почвой для семян, и новые побеги бамбука появятся тут. А ведь она пережила то, что возможно, никогда не удастся пережить мне. И мысли у неё были такие, которые никогда бы не возникли у меня. Как можно теперь её оставить и уйти?

Даг выудил из кармана готовую самокрутку. Огня под рукой не было - для огненных светляков здесь было слишком влажно, и нечем в таком месте даже подманить огненных ками, – и он просто с удовольствием вдохнул в себя запах табака. Сказал:

- То, о чём ты говоришь – всего лишь две башенки в песочном замке. Ты строила когда-нибудь песочные замки? Лисички фенеки, что живут на побережье южных островов, где пустыня с шумом и плеском, как маленький ребёнок, вбегает в море, любят строить такие на досуге. Они недолговечны, и каждая новая волна уносит с собой одну из таких башенок.

И мысли эти сейчас гниют в сундуке-голове, как гниёт пласт позапрошлогодних листьев. Айна, - он показал кончиком самокрутки на тело, - надевала беличью шкурку. Так что же? Белки давно уже забыли о ней, память у них, что солнечные вспышки, а Моли, этот змей, - Даг с силой впечатал сапог в землю, - вряд ли запомнил что-то кроме запаха земляники.

- Но помнишь ты, - мягко сказала Айна. - До тех пор, пока помнит хоть одно живое существо, если хоть один ками самого завалящего подорожника запомнил прикосновение её ступней, она жива. Когда мы тронемся в путь, ты расскажешь мне ещё пару историй. Очень подробных, таких, каких ещё никогда не рассказывал. И моя сестрёнка будет вот здесь в голове. Тогда я, может быть, успокоюсь.

- Я понял! – Даг, оттолкнувшись одной ногой, обернулся вокруг своей оси. – Понял! Если существу позволено иметь двойную карму, ни одна из этих жизней не может быть ошибкой. Готовься же слушать. Если понадобится, мы вернёмся той же самой дорогой, перевернём этих белок хвостом кверху и вытрясем из них всё, что они смогут вспомнить.

- Да о каких белках ты всё говоришь?

На лице Дага появилось загадочное выражение.

- О, это будет хорошая история. Возможно, одна из лучших, что тебе доводилось слышать. Идём же! Рыбаки переправят нас на ту сторону, дадут с собой в дорогу жареной рыбы и моллюсков.

Айна поморщилась.

- Не нужно о еде. Давай отнесём мою сестрёнку подальше от этой воды и похороним, как полагается… - она призадумалась, накручивая на палец ломкий от соли волос. - А как же полагается? В горах тела относят в погребальную пещеру и кладут в лёд. В предгорьях делают такие костры, что пламя достаёт до неба, и сжигают там умерших. Таким образом прах достигает неба и может пролиться дождём где-нибудь в благодатной почве…

У нас тела подбирают койоты, или съедают лесные крысы, - вставил Даг.

- Нет, этого мы делать не будем… ой! Что это?

Айна подалась вперёд, разглядывая тело. То, что раньше было человеком, теперь напоминало ком земли, рыхлый и поросший мхом. Казалось, только ткань покрывала удерживает его от окончательного разложения. Однако и она уже почти сдалась – в районе грудной клетки зияла прореха, куда просунулся похожий на большой кукурузный початок росток бамбука. Над ним носились, играли с лучами солнца серебристые стрекозы. Лицо приобрело землистый оттенок, и неожиданно обратилось покрытой мхом кочкой, с клубком засохших водорослей вместо волос. Пальцы разбежались зелёными ящерками.

Айна согнулась, пытаясь задавить ростки тошноты, зажмурилась.

- Вот и всё, - вкрался в шум прибоя голос Дага. - Земля прибрала её к корням. Она была хорошей травницей, и весь её организм считает себя частью растительного мира. Вот почему он с такой лёгкостью пропустил через себя росток бамбука. Так же, как нутро печника изнутри всё черно от сажи – он даже может глотать горячие угли! - а в желудке медведя, как в пещере, живут духи других медведей, пережидая долгую зиму смертности и ожидая возможности родиться снова. Так же и ты когда-нибудь в течение получаса станешь землёй.

Айна всхлипнула, смотря на него сквозь выступившую на глазах влагу, а Даг залез на скользкий бамбуковый ствол, и, балансируя на пятках, подал ей руку.

- Хоронить здесь никого не придётся. Пошли. Нам пора собираться в дорогу. А потом мы будем обмениваться историями, как друзья, которых разделила и снова свела вместе жизнь.

Айна уХватилась за длинные пальцы, и вновь ощутила пульсацию крови, горячие токи жизни. Не нужно надеяться, что этот поток унесёт её далеко-далеко отсюда, на другой конец мира - потому что он уже тянет её за собой, через хитросплетения жизненных путей и судеб, прямиком к новому приключению.

 

(С) Дмитрий Ахметшин